Хозяйка большого дома - Страница 162

162

И она разделила ломоть пополам, а вино разлила по кружкам, глиняным, как того требовала традиция. В глине вино было черным и горчило, или горчило оно без глины, но само по себе.

— Я не знаю, что у вас говорят в таких случаях…

— Ничего.

— Что ж, тогда ничего не скажу, но… мне жаль, что твои родители погибли.

— Мне… тоже, — Ийлэ выпила бокал и вновь налила.

Она не пила… да никогда не пила. И пить не собиралась вовсе, но сейчас, в темноте и тишине поминальной ночи мысль напиться вдруг показалась донельзя удачной.

— Их закопали там… — от вина голова стала легкой и язык тоже, и в этой легкости было что-то правильное. — На заднем дворе. Я закопала… иначе он отдал бы свиньям… это неправильно.

— Неправильно, — Райдо поставил свечу на пол. — Я не знаю ваших обрядов, но будет весна и мы исправим… настолько, насколько это вообще можно исправить.

Он лег на пол, на живот, сунул руки под подбородок.

Он был близко и от этого становилось удивительно спокойно на душе.

— Я раньше думал, что будет, когда умру… вот есть я… и есть мир… и мне нравилось жить… а как этот мир исчезнет… точнее, я исчезну, а вокруг ничего почти не изменится. Быть может, кто-то будет грустить… например, Кейрен… он очень эмоциональный у нас. Мама вот огорчится… но остальной-то мир не заметит даже. Несправедливым казалось.

Ийлэ пила вино медленно.

Ей следовало бы ответить, но она не представляла, какого ответа от нее ждут и ждут ли вовсе.

— Я… не думала о смерти. То есть о том, что будет после… просто жила и… выживала… и нет, думала, но как об избавлении… а оно все не шло и не шло.

Ийлэ легла рядом.

На пол.

Ей никогда не позволяли лежать на полу, это некрасиво и неправильно.

Неприемлемо.

В ее нынешней жизни столько всего неприемлемого, что эта мелочь уже ничего не изменит. Пол был твердым, несмотря на ковер. Ийлэ трогала ворс и до досок полированных паркетных дотянулась.

Закрыла глаза.

И замерла, когда тяжелая ладонь Райдо скользнула по спине.

— Когда началась эта война, я подумывал уже оставить службу… не совсем, чтобы, но перевестись куда-нибудь поближе к столице… может, вообще в полицию пойти.

— Почему?

— Скучно было. Маленький городок. Маленький гарнизон. Одни и те же люди, одни и те же лица… и проблемы день за днем одни и те же… меня туда сослали…

— Из-за чего?

— Из-за избытка дури… но я там годы провел… карьеру сделал… командир гарнизона, чтоб его… и надоело все до невозможности. Подумал, что, быть может, старая история и забылась уже… собирался осесть где-нибудь. Жену подыскал бы… точнее, мне бы подыскали… у матушки моей целый список подходящих невест имеется. А тут война. И я решил, что хрысь бы задрал эту тихую старость… ну и подал рапорт… отец поддержал… он бы в Особый отдел пропихнуть попытался, но там, на мое счастье, решили, что им я не особо нужен. Отправили в разведку… Ийлэ… не знаю, имеет ли это значение, но… я убивал, когда нельзя было не убить. Война шла и… нас не были рады видеть на этих землях. Мне приходилось допрашивать. И пытать приходилось тоже. И я не скажу, что совесть моя совсем уж чиста, но… я никогда никого не мучил ради забавы…

Наверное, это было уже много.

Ийлж вновь ничего не сказала, но лишь коснулась руки. Так и лежали.

До утра.

После Перелома время полетело быстрей. И порой Ийлэ с ужасом обнаруживала, что прошел еще день… или два…

…три.

Она перестала их считать, наверное, не только она, но весь дом замер в неловком ожидании, пока не представляя, чего конкретно стоит ждать.

Весны.

Грозы, первой, которая, быть может, уже зародилась в черной утробе моря. Во всяком случае, отец говорил, что грозы рождаются именно там, на юге, где у моря особенно скверный характер. Порой он рассказывал и о побережье, и о тучах, что тянули пряжу морского тумана, чернея день ото дня. И когда они насыщались, вода делалась светлой, прозрачной а тучи чернели.

Они медленно ползли по небу, добираясь до изломанной линии берега, и крылья ветряков останавливались, а корабли спешили укрыться в безопасной бухте.

Впрочем, отец утверждал, что в первые грозы подобных не оставалось.

Он скучал по морю, теперь это Ийлэ понимала отчетливо. Теперь она многое понимала отчетливо, иначе, чем прежде. И глядя на небо, еще зимнее, светлое, пыталась уловить то самое предчувствие грядущей грозы, которая подарит силу.

Райдо тоже ждал.

Он ничего не говорил и старательно притворялся, будто бы с ним все хорошо и даже замечательно, но ему не верили. От него пахло болезнью, и запах этот тревожил стаю, заставляя Гарма с удвоенной силой учить Ната. А Ната — учиться.

И он сам уже наскакивал на Гарма, пытаясь хоть на ком-то согнать бессильную ярость.

Нира привыкла.

Она по-прежнему выбирала те комнаты, окна которых выходили во двор и смотрела, уже не бледнея, почти спокойно, и лишь яркие пятна на щеках выдавали волнение.

— С ним ничего страшного не случится, — ожидание выматывало Ийлэ, и она теперь сама искала беседы хоть с кем-то.

— Я знаю.

— Его учат и…

Она и вправду знает.

И зачем говорить очевидное? Разве что затем, что Ийлэ не представляет, что еще сказать…

— Не понимаю…

— Чего?

— Почему он женился на мне?

Она повернулась к Ийлэ. Бледная. Изможденная. И тоже ждет? Но чего?

— Быть может, потому что любит?

И смотрит с нежностью, и прячется, зализывает раны, потому что не хочет, чтобы Нира видела его слабым, и зализав приходит.

162