— Тебе не поверят.
— Поверят. Сегодня я весь день под дождем провел… вот завтра немного простыну… мне и раньше было дурно… Нат об этом молчать не станет. И Гарм подтвердит…
Ната сегодня не было.
И Гарма, кажется, тоже. Ийлэ нахмурилась, вспоминая. Не было.
Почему?
— В город отправились. В гости.
К кому?
Не важно, главное, что безумный его план уже пришел в действие. И Райдо не отступит.
Не понимает, насколько это опасно.
Бран ведь тоже был силен. И не один. Трое. Все трое умерли, но Брана и тех, остальных, не жаль. А вот Райдо — дело другое. Ийлэ не простит себе, если с ним что-то случится.
Или нет, неправильно. Не в прощении дело, но в том, что она просто-напросто не выживет, если с ним что-нибудь случится. И отнюдь не потому, что люди придут за ней, а… а потому, что не захочет жить.
Без него.
— К утру вернутся… надеюсь, там все будет спокойно. Очень надеюсь… нет, им вряд ли что-то угрожает всерьез… пока побоятся сунуться.
Он говорил это, убеждая не столько Ийлэ, сколько себя. Она же кивнула просто на всякий случай.
— Главное, чтобы слух пустили. Пустят. Мне будет становится все хуже и хуже, — Райдо произнес это весьма скорбным тоном. — И чего удивляться, если к концу недели я окончательно слягу… а вам придется пригласить доктора.
— Его ты не обманешь, — Ийлэ отломала кусок сыра, выдержанного, солоноватого и тем замечательного.
— Я постараюсь.
— Он не глуп. Сволочь, но…
— Кто предлагал тебе помощь?
— То есть?
— Когда ты была… здесь. Ты встречала шерифа. Доктора. Альфреда?
Ийлэ покачала головой. Если Альфред и появлялся в доме, то она о его визитах не знала.
— И кто предлагал тебе помощь?
— Ты думаешь, что если бы мне предложили…
— Не спеши, — Райдо подал платок. — Просто вспомни. Предложение не обязательно было озвучено словами. Взгляд. Жест. Фраза, брошенная ненароком, которую ты могла бы толковать однозначно… постарайся вспомнить.
— Ты подозреваешь троих?
— Двоих, — поправил Райдо. — И в делах разных. А один — просто сволочь, но упускать его из виду было бы весьма неблагоразумно. Видишь ли, я могу и ошибиться… поэтому постарайся вспомнить.
Ийлэ кивнула.
Постарается.
— А теперь отправляйся спать.
— Здесь?
— Здесь. Белье чистое. Сам менял!
От простыней пахло… чистотой и пахло. И мягкие они были, заманчивые. И одеяло теплое. А Ийлэ замерзла там, под дождем. Она и сейчас продолжает дрожать, с каждой минутой все сильней, несмотря на молоко, на сытость и осоловелость.
— Ложись, — повторил Райдо. — Я выйду… пойду проведаю малышку… хочешь, поцелую за тебя?
— Я сама за себя поцелую.
— Колючая… а весной лед тает.
Ийлэ фыркнула. Тает. И остается вода, которая уходит в землю, сквозь землю, чтобы вернуться к истокам родника.
Все источники рождаются живыми.
Она уснула с этой мыслью, которая в полудреме показалась невероятно логичной, привлекательной. Уснула, как сидела, на полу, из чистого упрямства отказавшись от кровати. Подушку вот обняла, благо, подушек имелось в достатке. И уже во сне она услышала, как открывается дверь.
И шаги.
И шепот.
— Вот бестолковое ты создание.
Ощутила и прикосновение, ласковое, которое не хотелось разрывать, но чтобы продлить его, требовалось проснуться. Ийлэ же спала.
И на руках.
И в кровати, в которую ее уложили, вытряхнув из плотного кокона-халата.
— Спи, — повторил Райдо, проведя рукой по волосам. — Это я… это всего-навсего я… я буду рядом.
Хорошо.
Когда он рядом, кошмары не вернутся.
Он еще долго ходил по комнате, а потом устроился в кресле, придвинув его вплотную к кровати. А столик — к креслу. На столик Райдо водрузил масляную лампу, и книгу взял.
Кто читает заполночь?
Ее пес.
И завтра Ийлэ скажет, что, пожалуй, не против будет остаться в этой комнате насовсем. Ей этого хочется? Хочется. Во сне она готова признать это. Во сне ведь многое проще.
В городе было неспокойно.
Нат не хотел ехать.
И хотел.
Хотел, потому что слишком много всего непонятного творилось.
Кухарка вот решила оставаться при доме, буркнула, что слишком много любопытных. И сплетни опять же… а пояснять, что именно ей в тех сплетнях не по вкусу отказалась. Нет, Гарму она точно все изложила, недаром он на эту поездку, что на войну, собирался. А Нату правды не скажет.
Едет вот, в седле покачивается, песенку развеселую под нос насвистывает, будто бы и не думает ни о чем. Обманщик.
Все врут.
И Нату придется.
Он ведь Нире не рассказал, куда едет. И знает, что Гарм промолчит. И Райдо тем паче, только… нехорошо. Пусть твердят, будто молчание — это вовсе даже не вранье, а Нату противно.
А вдруг узнает?
Не от Гарма и не от Райдо, но от тех девиц… или нет, с теми девицами Нире говорить не о чем, но ведь слухи, те самые вездесущие… перескажут, переврут… а если Нира прямо спросит? Он ведь не сумеет ответить неправду.
— Опять думаешь?
— Кому-то надо, — огрызнулся Нат, пользуясь тем, что любимый наставник пребывал ныне в благом расположении духа и на приличном расстоянии.
— Смотри, чтоб от избытка мыслей башка не треснула, — Гарм вытащил из кармана булочку. — Хочешь? Лови.
И бросил, не дожидаясь ответа.
Не булочкой делился — реакцию проверял. А булочку Нат поймал. Свежая. И теплая даже, пусть слегка в кармане примялась.
— Молодец.
— Почему я?
Булочка оказалась с изюмом. Нат изюм любил, и выковыривал по ягоде, каждую разжевывая тщательно.