Пятнистый он.
И страшно даже подумать, каково ему было прежде.
— Нат… я… я не знаю, имею ли право… и моя семья… я люблю их, а они любят меня… по-своему… папа дает мне свои журналы читать, которые медицинские… и учит… конечно, не так, как врача… если бы я была мальчиком, другое дело… а женщине многое не надо… но я не о том… они на самом деле хорошие и очень, только…
Снова у нее мысли путаются.
И слов нужных Нира найти не способна.
— Они говорили, а я услышала… и… если я тебе скажу, то они меня возненавидят. А если не скажу, то ты… как мне быть?
Нат думал.
Он думал долго, а потом покачал головой:
— Тебе решать.
Наверное.
Папа говорит, что по-настоящему взрослый человек не только сам принимает решения, но и сам отвечает за их последствия. И получается, что Нире пора было стать взрослой.
Она ведь решила… еще тогда, когда ехала сюда. Когда молчала, делая вид, что смотрит в окошко, пейзажами любуется… а в стекле отражалась Мирра.
— Им нужен этот дом.
— Знаю, — кивнул Нат.
— Нет, ты не понимаешь, — Нира вскочила. Это у нее тоже от отца. Мама говорит, что долго боролась с этой его привычкой расхаживать по комнате.
Поборола.
Теперь отец двигался мало, неохотно и точно в полусне. А Нира вот быстро и резко, как леди двигаться не подобает.
И руки свои трогать.
И ленты на корсаже.
И вообще метаться по опустевшей холодной комнате…
…обои выцвели.
…исчезла картина, та, с морем и кораблем, застывшем меж двух волн. Нире она нравилась, ей было невероятно жаль этот самый корабль, который лежал на ладонях моря, не зная, верно, что эти ладони вот-вот сомкнутся и сотрут его в пыль.
— Им очень нужен этот дом… здесь спрятано сокровище, но отец не знает, где именно… он даже не знает, что это за сокровище. Мама уверена, что это драгоценности найо Луари… у нее были совершенно удивительные украшения… их не нашли… и отец должен был передать Ийлэ… ее отправили к нам… спрятали… за пару дней до… не в городе, не дома…
Нира остановилась, выдохнув.
— Успокойся, — Нат вдруг оказался рядом, обнял и замер, сам не дыша.
Не спугнуть бы.
Говорит, что не боится… и прикоснулась сама… и запах изменился, сделавшись вдруг пряно-терпким, зимним.
— Я… спокойна.
— И хорошо.
— Ее потом нашли… я не знаю точно, но я слышала… что не случайно и… — она развернулась, заглянув Нату в глаза. — Понимаешь?
— Да.
— Я не хотела об этом думать раньше… и зачем, если ничего не изменить… а теперь вот… мама была недовольна… на отца кричала, что он молчал. А он сказал, что без нее все равно не добраться, что он пытался… раньше… когда дом стал пустым… а теперь тут вы… и он, наверное, жалеет, что проговорился, потому что мама не отстанет. Она все твердит, что нельзя тянуть дальше, потому что тогда все другим достанется… что Ийлэ не нужна… что… отец в тот раз искал плохо. Она заглядывала в ту комнату…
— Знаю. Видел.
— Видел?
— Да, — Нату было неприятно ее удивление.
И обида, хотя он не понял, чем именно обидел ее, но почувствовал, по запаху, по дрогнувшим губами и морщинкам на лбу.
— И… ты… вы… нашли?
— Нет, — Нат покачал головой, досадуя на себя: следовало бы молчать.
А с другой стороны, рано или поздно, но она узнала бы, что он знает, что… Нат запутался. А когда он путался, то начинал злиться.
— Райдо пригласил. Из фирмы. Приедут и вскроют сейф.
— Папа говорит, что сейф пустой, что… там ничего серьезного быть не может. Слишком очевидно и просто, — обижаться она перестала быстро, и Нат выдохнул с облегчением. — Что маме туда не следовало ходить… в этом все равно смысла нет, если без ключа. Только мама никогда его не слушает, всегда по-своему… она решила, что если Мирра выйдет замуж, то потом поместье достанется ей.
— Потом?
— Ну… после смерти Райдо.
Нира сказала и поняла, что зря сказала. Длинный у нее язык. Нат отшатнулся, сгорбился… и на щеках его проступили серебристые капли, а волосы вдруг поднялись дыбом.
— Он не умрет, — голос Ната сделался низким, глухим, и Нира с трудом разобрала слова.
Она только и сумела, что кивнуть. Вообще-то папа был уверен, что Райдо всенепременно умрет, если не сейчас, то к весне ближе, а он редко ошибался.
Он был хорошим доктором.
А Нат папе не верил и…
— И-извини, — Нира спрятала руки за спину. — Я… я глупость сказала… я иногда говорю, не думая… и если он не умрет, то… то я буду рада…
Нат кивнул.
И облизал губы, а клыки у него стали длинней. И руки изменились. И черты лица поплыли… и если он обернется, то… папа утверждал, что псы и в ином обличье сохраняют разум, а в городе говорили другое… всякое и разное, и порой страшное…
— Н-не бойся, — теперь он произносил слова медленно, растягивая слоги. — Я тебя… не трону… я сейчас… успокоюсь.
Речь явно давалась Нату с трудом, и он царапал горло черными тупыми когтями.
— Я… не боюсь.
— Не бойся.
Он повторял это, и все равно успокоиться не мог. Злился уже на себя за несдержанность, на то, что не в состоянии справиться с живым железом, которое рвалось, готовое выплеснуться, смять, вылепить новое обличье. А его человечка не готова это обличье встретить.
Она точно испугается.
Или хуже того, испытает отвращение…
Нат отступил, не понимая, что с ним происходит. Он всегда управлялся с живым железом легко. И контроль не терял. Даже когда мамы не стало, не терял… и когда горел… и потом, восстанавливаясь… наверное, именно в этом все дело.