Хозяйка большого дома - Страница 79

— Лежи, — он не пытался встать, перевернулся на спину.

— У тебя имя красивое… Ий-лэ… как вода… имя-вода.

— Молчи.

Замолчал. Смотрит сквозь ресницы, и взгляд такой смиренный, что тошно становится… правда, понятно, что смирение это показное, но все равно тошно.

Почему он, а не тот, другой, за мучениями которого Ийлэ наблюдала бы с преогромным удовольствием?

— Эти шары нужно вырезать… а потом остальным займемся, ладно?

Райдо прикрыл глаза, и наверное, это можно было считать согласием, которое Ийлэ не требовалось, но странное дело, стало легче.

— У них колючки пошли, поэтому придется кожу срезать…

Полукруг.

И клинок направлять легко, несмотря на странную слабость в руках, будто бы ей не все равно, что с Райдо. Ему если и больно, то терпит. По надрезу проступает кровь, темно-бурая, с кусками чего-то белого, верно, гноя. Ийлэ поддевает кожу, срывает лоскут, а с ним и тугую головку семенной капсулы, которая к этой коже приклеилась намертво. Капсулы падают в таз.

Первая… вторая… и пятая тоже… разрыв-цветок спешит выставить новые, но сила Ийлэ мешает ему. Он разодранный и сожженный, тянет эту силу.

Глоток за глотком.

Пускай.

Сила — это сон… сон заглушает боль, и разрыв-цветок погружается в вязкую дремоту.

…шесть и семь…

…и последние капсулы плотные, мелкие, величиной с горошину, но выбрать придется все.

Райдо лежит смирно, только шкура вздрагивает при прикосновении ножа.

— Уже недолго осталось, — Ийлэ проводит языком по пересохшим губам. — Потерпи.

Терпит.

И только вздыхает.

А на раны затягиваются озерцами живого железа. И это хорошо, только рано…

— Теперь самое сложное, — Ийлэ вытирает нож о рукав. — Я попытаюсь вытащить и часть побегов… захочешь кричать — кричи… и лучше, если бы в обморок…

Кивка не дождалась.

Вскрывала вены, и кровь в них была непривычно-серебристой, тяжелой, точно ртуть, она не падала — сыпалась в таз, скатываясь на дне его крупными каплями, которые не сразу теряли форму.

Сонный разрыв-цветок долго не отзывался, но Ийлэ не отпускала, она тянула его на тонких нитях силы, звала…

…и кровь сменила цвет.

Зеленая.

Это ненормально, когда кровь зеленая… и пахнет травой… она сделалась густой, норовя запечатать разрезы, и Ийлэ приходилось подновлять их.

Первый из побегов поднялся к коже, прорисовался толстою змеей, за которой потянулись иные. И Райдо попытался оттолкнуть руку, заскулил.

Привязать надо было.

И еще не поздно. Нат наверняка рядом, если окликнуть, отзовется.

— Нет, — Райдо выдохнул. — Я… справлюсь. Дальше давай.

Ийлэ ему поверила: этот и вправду справится.

Она поднесла к разрезу ладонь, и тонкое, осклизлое щупальце побега ласково коснулось пальцев. А ведь и это своего рода предательство. Разрыв-цветок хочет жить и прав на жизнь у него не меньше, чем у Райдо. Побег доверчиво льнул, обвивая пальцы.

— Я найду тебе место, — пообещала Ийлэ. — Хорошее. С солнцем. Сейчас зима, но весной здесь много солнца…

Она тянула эти нити, пока руки не оказались опутаны ими.

Разрыв-цветок расползался, оплетая запястья, карабкаясь к локтям, норовя забраться под толстый свитер. Ему было холодно, и Ийлэ делилась, что теплом, что силой.

— Вот и все, — она огляделась.

Таз с кровью, побуревшей, свернувшейся. Черные семенные коробочки, которые начинали трескаться, но вяло, и по бурой луже расползалась желтоватая жижа недозревших семян. Пол. Ковер, испорченный окончательно.

Ножи.

Райдо.

Он слабо, но дышал, и раны на спине заросли, и на руках серебрился металл, а значит, тоже затянутся. И пусть Ийлэ не вычистила до конца, она слышала осколки живого, чуждого внутри огромного тела пса, но время будет.

До весны он точно дотянет, а там… ей надо подумать.

— Очень хорошо подумать, — сказала она, вытряхнув разрыв-цветок в таз. Тот свернулся плотным комом, ощетинился шипами.

Таз Ийлэ поставила на подоконник.

Разрыв-цветку, как и любому растению, свет нужен. Жаль, что зима, весной можно было бы в сад перенести… или в лес…

— Спи, — сказала она, касаясь шара.

Уснет.

В отличие от пса.

— Я… не до конца вытащила… — Ийлэ не знала, что еще ему сказать и надо ли вообще что-то говорить. Она села рядом.

Руки дрожали.

Колени тоже дрожали. И холодно было, она и не предполагала, насколько замерзла. А ведь камин горит и… это от сил… ушли, как вода в песок. Этот песок проглотил бы и много больше, но больше нет. Голова вот кружится, мысли путаются.

Кажется, она сейчас в обморок упадет.

— Все не смогла… — она положила обе ладони на Райдо, шкура которого показалась ей раскаленной. И не будь он псом, Ийлэ прижалась бы… прижалась бы, обняла бы и лежала, пока проклятый холод не отступит. Она уже, оказывается, забыла, каково это: замерзать.

Напомнили.

— Остались обрывки… они прорастут, но позже… до весны… весной будет гроза и я поймаю молнию… — губы и те плохо слушались, Ийлэ замолчала.

Все-таки легла на грязный пол, понимая, что встать и добраться до дивана у нее сил не хватит. Да и толку от того дивана… Райдо горячий.

Восхитительно горячий.

И она полежит минуточку, дух переводя… все равно ведь в комнате нет никого… не увидят… не подумают… Ийлэ не успела понять, что именно не подумают, она не собиралась закрывать глаза, но веки сами отяжелели…

— Ийлэ, как вода, — произнес кто-то далеко-далеко.

Ийлэ согласилась.

Как вода… в воде есть сила… и в земле… и в травах… травы разные, но все хотят жить. Наверное, это нормально, что все в этом странном мире хотят жить.