Прекрасна.
И Райдо, точнее тот, кто стал им, поет для нее…
…он умирает, разодранный в клочья силой лунного прилива, и собственная его кровь, уже не кровь, но жидкое пламя роднится с кипящей лавой…
…Райдо!
…нет имени, но есть огонь…
…луна.
…Райдо, очнись…
…зачем, если камень плачет живым железом, а оно кипит, сгорая, обращаясь в пепел, как обернулось все остальное? И стая, которая идет по следу в тщетной надежде спастись.
Виден разлом.
Дорога.
Надежда.
Не для всех, лишь для тех, у кого хватит сил дойти… а таких немного… скольких он привел за собой? Дюжину? Две?
Он останавливается у Разлома, на туманной дороге, которая тянет силы, и зовет. Он поет, прощаясь со старым миром, делясь с ним кровью, которая тает, растворяется в тумане.
Дойдут.
Кто-нибудь, но обязательно… потому что иначе зачем?
…слабый.
…сильный.
…и столь ли важно, главное, чтобы не потеряться…
— Райдо! — этот голос зовет, требуя ступить на призрачную дорогу. Она размыта, плывет, стирая грани старого мира… и он оборачивается, но…
Разлом затянуло.
Между мирами пустота.
И луна исчезла. Он кричит, но голос тонет в молочном тумане. Гаснет земля, и кружит, вьюжит белый туман… куда идти?
Стая ослабела.
Кровь нужна… и самый последний, самый никчемный…
…должен дойти, иначе смысл теряется. Смысла не было никогда, пожалуй, иначе мир бы не умер…
— Райдо!
Голос пробивает муть. И не только голос, отблеск первородного огня ослепляет.
— Райдо, чтоб тебя…
Нат.
Голый, облепленный снегом. Дрожит и… и от него пахнет кровью.
— Очнулся? Ты… ты… я тебя ненавижу! — Нат, кажется, плачет, а может, просто размазывает по лицу талую воду. Захлебывается. Икает. — Я тебя ненавижу, скотина ты такая…
Райдо зарычал.
Не он, но зверь, который еще был внутри. Этот зверь негодовал, как щенок смеет…
…смеет.
…и не щенок уже, взрослый, пусть и лет ему немного.
Райдо наклонился и толкнул Ната в плечо.
— Ты…
Зарычал глухо.
Поднялся.
Наклонился, подставляя шею… кровь бурлила, но успокаивалась.
Исчез пепел, а с ним и тот иной мир, который примерещился, не иначе. Призрачная стая осталась в нем, как и путь… осталась буря, гудящий лес и поместье, до которого следовало добраться.
— Я… сам, — Нат шмыгнул носом и обернулся.
Медленно.
Значит, тяжело ему. Но держится. Хорошо, Райдо… Райдо осмотрится и отрешиться от голоса луны, она, нынешняя луна, вовсе не та, которая… и выл он… волки воют, а Райдо — не волк.
Не животное.
Он разумен, а разум… разум спасет там, где инстинкты отказали.
Лес велик, однако не бесконечно велик. Райдо помнит направление. И надо только сориентироваться. Оглядеться…
Он глядел.
Вглядывался в черноту ночи, вслушивался в завывание ветра, теперь обыкновенное, лишенное всякой мелодичности. Он был частью этого мира, и частью, которая вот-вот погибнет.
Смерти Райдо не боялся, но слишком многие от него зависели.
Нат.
Ийлэ… имя-вода… вода, которая стала льдом. Весной лед растает, но только весной. До весны еще немало дней… главное дойти.
Куда?
Туда, где горит пламя…
…если вновь мерещится, то…
…не мерещится, пламя существовало. Райдо не столько видел его, сколько чувствовал суть огня, живую искру его, которая…
…плевать, что там, главное — дойти.
Он и шел, проваливаясь в снег, уже не видя и не слыша ничего, кроме этого огня, не первородного, но… и это пламя было настоящим. В какой-то миг ветер расступился.
И буря примолкла.
Райдо выдохнул с немалым облегчением: добрались.
Усадьба. Дом утонул в сугробах, ослеп и выглядел потерянным, едва ли не мертвым. Башня и вовсе терялась в тенях. На вершине ее пылало пламя, то самое, которое почуял Райдо.
…наверное, следовало бы сказать спасибо.
…или выпороть за самодеятельность: огонь мог увидеть не только Райдо…
…или сделать и то, и другое…
Не важно, главное, что дверь открыта оказалась. И Нат, обернувшись, сполз по стене, вытер кровящий нос ладонью.
— Я…
— Помню, ненавидишь меня.
— Нет… просто… я в порядке… ты…
— И я… в порядке.
Кажется.
— Альва… она ведь тут?
Где ей еще быть? Альва сидела на лестнице, на ступеньке, обняв себя. И когда Райдо приблизился, она подняла голову:
— Я… я больше не могу.
— Ты снова меня спасла.
— Я хотела спуститься, но страшно. Я свечу взяла… я не боюсь темноты, но сейчас страшно…
— Я здесь.
Ступеньки опасно скрипели, и Райдо поднимался по лестнице на четвереньках. Должно быть, выглядел он на редкость глупо, и посмеяться бы, что над собой, что над нею, замершей на середине пути. Или вот над этой свечой, которая оплыла, покосилась опасно, того и гляди переломится.
Смех — хорошее лекарство.
В глотке застрял.
— Там Нани плачет… а я не могу. Понимаешь, не могу!
— Все ты можешь, — Райдо вытянул руку. — Давай вместе.
— Нет.
— Почему?
— Если я встану, она рухнет…
— Ну же… Ийлэ… я говорил, что твое имя — как вода? Ий-лэ… мягкое такое… легкое… и сама ты легкая, чуть тяжелей пушинки… тебя-то точно лестница выдержит… и я помогу. Ты и я… вдвоем… мы сможем очень-очень многое…
Он стоял, вытянув руку.
Ждал.
Зачем он здесь? Пришел за ней… и хорошо, что пришел, потому что это для него Ийлэ развела костер на вершине башни. А если огонь увидел еще кто-то?