Конечно, судорога.
Пройдет.
Саму дорогу, недолгую, в два десятка шагов, Ийлэ запомнила плохо. Она вдруг очнулась на пороге, перед дверью, и то лишь потому, что Райдо бросил:
— Твою ж мать…
Он выругался, а Ийлэ не сразу сообразила, что злится не на нее.
…с двери, надежно запертой на засов, на Ийлэ скалилась собачья голова.
— Не смотри! — Райдо попытался развернуть ее.
— Нет.
Облепленная снегом.
И некрасивая. Ненастоящая какая-то. Но от головы пахло кровью, правда, запах этот был слабым, но отчетливым.
— Не смотри, девочка моя… это не тебе… это мне угрожают… и пускай, я не боюсь, — он коснулся холодными губами макушки Ийлэ, — теперь я точно ничего не боюсь.
И дверь толкнул.
— А… — Ийлэ вдруг показалось донельзя несправедливым, что эта голова останется снаружи. Буря ведь. И холод. И снег. И собака не виновата…
…за что с ней так?
— Я потом сниму, — пообещал Райдо. — Ладно?
Ийлэ согласилась.
Альву Райдо уложил в постель.
Она не сопротивлялась. Она вообще изменилась за эти несколько часов, и перемены, говоря по правде, пугали Райдо.
Тихая.
Послушная.
Неживая. Она позволила раздеть себя. И легла на бок, отвернувшись к стене. Обняла малышку, которая и сама лежала тихо, чувствовала, верно, настроение. Ийлэ лежала так, с открытыми глазами, уставившись на стену, а стена эта была холодной, потому как весь этот треклятый дом выстыл…
— Я накормлю малышку…
Кивок.
— Переодену, если надо…
Снова кивок.
— Но имя мне не нравится.
Молчание.
— Броннуин… пусть будет Броннуин, а если тебе сильно надо, то Нани — это сокращенное. Так, конечно, не принято сокращать…
— Хорошо.
— Ийлэ…
Не шелохнулась даже.
— Есть хочешь? Там мясо еще осталось. И я могу бульона сварить…
— Нет… я… не хочу…
— Это пока не хочешь, а потом проголодаешься…
Тишина. И Райдо теряется. Он и раньше не особо представлял, как с ней ладить, а теперь вот… он отступает к двери, и когда пальцы нашаривают ручку, раздается тихое:
— Не уходи… пожалуйста.
Она села в постели, вцепилась в одеяло. Темное лицо и темные глаза, которые влажно поблескивают в темноте. Ей бы поплакать, глядишь, и легче стало бы, так нет же, не заплачет, и сейчас вон губы кусает, едва-едва сдерживаясь.
— Я свечи оставлю. Хочешь?
Хочет.
И еще хочет, чтобы сам Райдо остался. Он и не против, но надо же глянуть, что там с Натом, и самому Райдо одеться не помешает. Замерзнуть насмерть ему уже не грозит, но с голой задницей по дому бегать тоже не особо весело.
Зима все-таки.
Сквозняки.
А собственная задница Райдо была несказанно дорога.
— Я вернусь. Я ведь обещал, так?
— Да.
— И вернулся?
— Да.
— Вот видишь. Мне бы минут десять, двадцать от силы, чтобы одеться и вообще… дров принесу… книгу… хочешь, на сей раз я тебе почитаю?
Ей все еще страшно.
Но сейчас она уже способно с ним справиться. Ненадолго. Но Райдо хватит и малого.
— Я оставлю дверь открытой, ладно? И если позовешь…
— Ты вернешься.
— Именно.
— Райдо… — она все-таки окликнула, но не затем, чтобы просьбу повторить. — Эта собака… она предупреждение, верно?
— Верно.
— И ты…
— И будем считать, что за это предупреждение я очень благодарен.
Она ждала не такого ответа.
— Ийлэ, не бойся. Я сумею защитить вас.
Еще бы самому поверить в это.
Райдо оставил дверь открытой.
Нат сидел в гостиной, у погасшего камина, вперившись в него взглядом. Коза, к счастью, живая — Райдо не представлял себе, где бы он искал вторую — вертелась рядом, протяжно блея.
— Есть хочет, — сказал Нат, повернувшись к Райдо. — А у нас ничего нету… кроме хлеба… сено было на конюшне, но туда еще дойти…
— Я сам дойду. Позже. Ты как?
— Нормально.
— Точно?
Нат пожал плечами. Выглядел он в меру погано.
— Тогда какого хрена ты тут расселся? Одевайся. И… давай наверх, к Ийлэ. Одну комнату протопим, а там видно будет.
— А коза?
— Коза? Ну да… куда мы без козы. Нат, ты… сильно испугался, когда я…
— Ушел?
— Да.
— Испугался, — он обнял козу, которая, не привычная к этаким нежностям, было дернулась, но Нат не выпустил. — Немного… ты другим стал. То есть, тебя вообще не стало, я почувствовал, что… что ты как зверь… и если бы не вернулся. Райдо, что было бы, если бы ты не вернулся?
— Не знаю. Но я ведь здесь.
Нат кивнул.
— И… спасибо.
— Не за что. Я ее не убивал.
— Знаю.
— Ты же не поверил, когда тебе сказали…
— Не поверил, — честно ответил Райдо. — Ни на секунду. Уж прости, но ты на убийцу не тянешь… кто там был в переулке?
— Не знаю.
— Нат, это важно. Вспомни, пожалуйста…
Нат закрыл глаза. Он долго вспоминал, хмурясь, морщась и шевеля бровями, но все-таки покачал головой:
— Запах знакомый, но я не знаю чей… честно, Райдо.
— Я верю. А теперь вставай и иди. Посиди с Ийлэ, пожалуйста.
— А ты?
— Пожрать чего-нибудь отыщу. И уберу собаку.
Нат кивнул. Встать он встал, но шел, покачиваясь от слабости. И одеяло съехало с плеч. Тощий какой. Он и прежде-то полнотой не отличался, а теперь и вовсе кожа да кости. Райдо потер слезящиеся глаза и сел на пол, скрутился калачиком и впился в собственную руку, заглушая стон.
Нельзя было оборачиваться.
Нельзя.
Боль накатывала волнами, неровно, и волны сталкивались, гасили друг друга.
Плохо.